Роковая булавка

Этот материал любезно предоставила Наталья ЛАВРИНОВИЧ из газеты двух российских столиц «Стрела». Предлагаем вам взглянуть глазами автора на одну из историй, связанных с нашим городом.

У такого популярного нынче явления, как буккроссинг, есть много ипостасей: книгами меняются в парках, кафе, для них делают специальные полки в метро. Вот и по инициативе Польского института в двух точках на карте Северной столицы – баре «Варшава» и магазине «Хувентуд» – появилась возможность приобщиться к литературе Речи Посполитой. Восемь десятков лет назад такая возможность была крайне рискованной, если не сказать – фатальной.

«Выписка из протокола заседания особой тройки УНКВД ЛО № 215 от 10.12.1937 года. Райтлер Юдифь Наумовну расстрелять», – доносится из диктофона мой собственный, лишенный интонаций голос. В маленькой комнатке «Большого дома» на Литейном, печально известном здании ОГПУ, НКВД, КГБ и нынче ФСБ, я листаю следственное дело.

В библиографическом словаре «Писательницы России» ее имя стоит между Ритой Райт-Ковалевой, знаменитейшей и лучшей переводчицей Кафки, Сэлинджера, Воннегута, и актрисой Зинаидой Райх, женой Есенина и Мейерхольда. Можно сказать, окружение Юдифи Райтлер заметно ярче, чем она сама – еще одна поэтесса Серебряного века, одна из многих.

Да и прочие источники пишут о Райтлер весьма сдержанно: родилась в 1894 году в Брест-Литовске, дочь присяжного поверенного. В 1922 году в Харькове выпустила единственный дошедший до наших времен сборник «Вериги»: возможно, сей факт позволяет называть ее поэтом хлебниковского круга, хотя «председатель земного шара» провел в этом городе лишь 1919–1920 годы, и то наездами. После переезда в Ленинград, предположительно в 1930-м, Юдифь Наумовна работала экономистом Гипрохима, а потом завода «Ильич». На досуге переводила с польского языка, преимущественно детские книги, в частности, была первой переводчицей некоторых повестей Януша Корчака. Да и сама писала для детей и юношества. (Интересно было бы посмотреть, на что похожа брошюра «Уроков не будет», выпущенная в 1931 году.)

И, как гром среди ясного неба: арестована 21 сентября 1937 года. 10 декабря по обвинению в контрреволюционной деятельности приговорена к расстрелу, приговор приведен в исполнение спустя четыре дня.

Впрочем, почему же гром и почему среди ясного? В августе того года с ежовского приказа началась так называемая польская операция, самая крупная из национальных. Задержания следовали одно за другим по всей стране, случалось, что на одном заседании рассматривалось одновременно по 300, 500 и даже 800 дел.

«Я к тебе с просьбой, не срочной, но существенной, – написал редактор газеты «Брестский курьер» Николай Александров. – Хочу переиздать книгу уроженки нашего города. Но у меня совершенно нет о ней биографических сведений и фотографий – а они могут содержаться в ее расстрельном деле в Питере».

Так я и оказалась на Литейном.

«И меня всю охватывает стыд»

Небольшая комната, соскучившаяся по ремонту, окно. Дело Райтлер, к счастью или нет, не увесистое: сначала я просто скрупулезно записываю все эти цифры, даты, анкеты и протоколы, а потом руководство архива идет мне навстречу и разрешает зачитать часть на диктофон.

Каждый раз я сижу в компании милой интеллигентной женщины – видимо, того требуют правила. Листаю страницы, некоторые из них закрыты листочками бумаги – содержат сведения, срок давности по которым не истек. Читаю и придумываю за Юдифь историю ее жизни.

…Их было пять сестер. Рахили в этом страшном году стукнуло полвека, Розалии – 48, Анне – 45, Юдифи – 43, Софье, самой младшей, – 41. Папа, присяжный поверенный Наум Яковлевич, умер довольно рано, в 1922 году. И все вопросы выживания – и содержания матери, и поиска женихов – легли на их плечи. Неизвестно, в какой момент семья разделилась, но есть сведения, что в 1915 году Юдифь с родителями и сестрами (возможно, только младшими) оказалась в Харькове, а затем и в Ленинграде. Розалия и Рахиль в анкете арестованной названы врачом и домохозяйкой, проживающими в городе Лодзи, Анна трудилась на ленинградском «Главтабаке», Софья – тут же на чулочной фабрике.

Вместе с матерью младшие сестры обосновались в квартире по улице Рентгена. Именно здесь в день ареста из комнаты Юдифи были изъяты паспорт и профсоюзный билет, семь записных книжек и восемь блокнотов, журнал «Большевик» и газета «Известия» со статьями Бухарина и Радека. И девять фотокарточек: кто или что было изображено на них, мы, увы, никогда не узнаем.

В кошельке у задержанной нашли несколько облигаций второй пятилетки (всего на сумму 1580 рублей) и залоговую квитанцию. Немало, с учетом того что служащие и техники получали в среднем 300–800 рублей. Но наверняка до роскошной жизни Райтлерам было далеко, иначе откуда тогда бумажка из ломбарда?

В тюрьме из личных вещей у Юдифи конфисковали ремень и дамскую резинку – всё. Ни зеркальца, ни пудреницы, ни тюбика кольдкрема, ни флакона духов – никаких милых женских безделушек, до того ли было.

Между тем, судя по стихам, барышней Юдифь была тонкой и чувствующей. Все тридцать страниц ее единственного сборника – вещи, в которых одни видят явные ахматовские мотивы, другие – предвосхищение обэриутов:

Мою горничную разлюбил любимый,
И она часто вечерами плачет навзрыд.
А я торопливо прохожу мимо,
И меня всю охватывает стыд.
Вот, она плачет, потому что страдает,
И не боится, что о ней станут говорить.
А я постоянно дрожу –
а вдруг кто-то узнает,
Что и меня мой милый перестал любить.

В протоколе допроса Юдифь подчеркивает, что разведена, видимо, и впрямь какой-то милый отлюбил. В графе «состояние здоровья» указана грудная жаба, она же стенокардия, а в «особых приметах» – маленькая сноска, которая почему-то заставляет меня цепенеть, – искусственный правый глаз.

Разведенная еврейская поэтесса-бухгалтер со стеклянным глазом. Бедная. Сломленная. Но сломавшаяся ли?

Вполне советский человек

Все происходило очень быстро. На первом допросе, в день задержания, Райтлер называет себя беспартийной, не признает никакой вины: «Против советской власти не боролась». Но проходит всего месяц – и в деле поэтессы всплывают необычные подробности.

В 1927–1928 годах ею от сестры из Польши был получен роман «Фатальная шпилька» (или «Роковая булавка») контрреволюционного содержания. Книгу Юдифь зачем-то продала в библиотеку польского Дома культуры имени Мархлевского. Кроме того, она скрыла, что на заре юности в течение пары лет состояла в партии меньшевиков. Что уже давно общается с бывшим однопартийцем и при встречах, мол, они неоднократно подчеркивали: нынешний курс ой как далек от ленинского и лишь теракт в отношении Сталина поможет остановить эту машину.

Обвинения сыпятся одно за другим, судебный маховик набирает ход. Уверенные отрицания Райтлер сменяются молчанием и вердиктами следователей: «неверно», «контрреволюционная», «шпионаж» – как гвозди в крышку гроба.

Не хочется думать, что заставляло женщину подписывать себе смертный приговор. К делу подшито извещение, по которому «Райтлер Ю. Н. больна и находится на излечении в тюремной больнице», а значит, признаться в чем угодно (даже в том, что бухгалтер завода «Ильич» всерьез планирует уничтожить «отца народов») было не сложней, чем выносить ад вокруг.

Всплыли подробности, граничащие с завиральными. Якобы весной 1936 года в квартиру на Рентгена пришло два человека, назвавшиеся Станиславом и Римой, мужем и женой, членами компартии Польши. Передали привет от сестры из Лодзи, сказали, что в свете гонений на коммунистов ищут работу в Союзе. Пробыли пару дней в Ленинграде, уехали в Москву и оттуда прислали письмо: «С разрешением на пребывание в СССР у нас все благополучно».

Посыпались свидетельства коллег. Самые трусливые вспоминали про попытки Райтлер дискредитировать память товарища Кирова, распространяя гнусную клевету. Но были и те, кто упорно настаивал: с политической точки зрения Юдифь была «вполне советским человеком». Насколько эти упорные пережили ее – вопрос.

…Предпоследняя справка в этой тонкой папке – от 1957 года: дело прекращено, Райтлер Ю. Н. реабилитирована. Документ, судя по инициалам, выдан сестре Софье. А последняя все-таки – «приговор приведен в исполнение 14 декабря 1937 года».

«И только в простые слова я тихую боль одеваю…» – шепчет мне сквозь почти 80 лет мало кому известная поэтесса. Тонкая женщина со стеклянным глазом, выколотым роковой булавкой времени.

_______________

Цифры

Почти 140 тысяч человек было осуждено в ходе польской операции 1937–1938 годов и больше 111 тысяч – расстреляно. Письмо Ежова, положившее ей начало, занимало 30 страниц – столько же, сколько «Вериги» Райтлер.

_______________

Наследие

***

Столкнулись в утреннем тумане.
А не видались так давно.
Но разве боль от старой раны
Опять мне вспомнить суждено?

Так длинен день за скучной книгой.
За цепью слов не уследить.
Готовь, тоска, мои вериги –
Мне снова долго их носить.

***

Надо смириться, а я не умею.
Сердце забилось в знойном бреду.
Если в тебя заглянуть я не смею –
Лучше уйду.

Но не хочу и не буду смиренной,
Не погашу я сверкающий взгляд.
Только вот – шляпы никак не надену –
Руки дрожат.

Крикну сейчас… Как глаза твои ранят!
Разве иначе быть не могло?
Так поцелуй же меня на прощание –
Только не в лоб.

(Юдифь Райтлер, «Вериги», 1922 год.)

_______________

Мнение

Евгения КУЛАКОВА, «Мемориал», Санкт-Петербург:

— Есть основание предполагать, что поэтесса Юдифь Райтлер стала одной из жертв самой масштабной массовой операции НКВД СССР – так называемой «кулацкой операции», в основу которой лег оперативный приказ наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова № 00447 от 30 июля 1937 года «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов». С самого начала она вышла за рамки акции против «бывших кулаков» и распространилась в основном на «иные антисоветские элементы». Тем не менее в современной историографии за операцией по приказу № 447 прочно закрепилось название «кулацкая операция».

За чуть более года в рамках этой репрессивной кампании было арестовано не менее 818 тысяч человек и не менее 436 тысяч из них расстреляно. «Кулацкую операцию» отличала плановость: каждому региональному управлению НКВД предписывалось репрессировать определенное количество человек по «первой» (расстрел) или «второй категории» (заключение в лагерь на 8-10 лет). Эти «лимиты» неоднократно увеличивались – в ответ на многочисленные просьбы, поступавшие в Москву из региональных управлений НКВД. В результате чего итоговое число осужденных по операции превысило изначально запланированное втрое. Другой отличительной чертой «кулацкой операции» был особый порядок вынесения приговоров: дела рассматривались заочно, приговор выносила Особая тройка, состоящая из первого секретаря регионального комитета ВКП(б), регионального прокурора и начальника регионального НКВД, который и был председателем Особой тройки. В сущности, «тройка» лишь утверждала предложения так называемой «опергруппы», сотрудники которой производили аресты, «ускоренно и в упрощенном порядке» вели следствие и оформляли дела – с обязательным соблюдением бюрократических процедур.

«Кулацкая операция», как и другие массовые операции НКВД, закончилась в ноябре 1938 года.

Роковая булавка

Похожие статьи: