Рецензия на фильм режиссера Александра Карпова мл. «Гомункулус»
Лига детей из колбы, вступить в которую Венька Рыжик, юная героиня фильма, призывает второклассников, вовсе не похожа на баловство или милую игру, наподобие игр тимуровской команды. Мы уже видели эти опасные игры нового времени в фильме «Плюмбум...»
«Чучело», «Плюмбум...», «Куколка», наконец, «Гомункулус» — не правда ли, в жутковатый ряд выстраиваются названия фильмов о современных подростках? Последний поставлен по мотивам повести Ольги Ипатовой «Узелок Святогора» режиссером-дебютантом Александром Карповым-младшим.
Читавшие книгу с первых же эпизодов картины почувствуют, как сменились акценты и интонации повести. Вместо трепетной камерной истории о юной художнице Вене Рыжик из дома-интерната, «гадком утенке», мучительно преодолевающем «пустыню отрочества», еще более пустынную оттого, что она подкидыш, на экране — жесткий реализм «перестроечного» кино, безотрадная панорама быта и нравов провинциального городка.
Здесь, в старом кинотеатре, как в старые добрые времена, показывают сказочно-героические фильмы про красных комиссаров, свято верящих в прекрасных людей из прекрасного светлого будущего. Здесь сонную муть безликих улиц не нарушает даже отрепетированная праздничная демонстрация, чинно шагающая под звуки духового оркестра, а на фоне бравых маршей бдительные блюстители порядка на глазах у шатающихся без дела подростков извлекают из глыбы голубоватого льда трупик очередного брошенного младенца...
Достоверность документальной съемки в морге и милиции, угловатая игра школь-ни ков-непрофессионалов, подчеркнуто условные сцены горячечного бреда героини создают особую атмосферу фильма, в которой обычный литературный сюжет занимает отнюдь не основное место.
Дети из Дома малютки, подкидыши без роду и племени — главные герои «Гомункулуса». И все же их советскую родословную не так уж трудно восстановить и по жизни, и в кинематографе.
В первую очередь вспоминается фильм «Комиссар», режиссерский дебют Александра Аскольдова конца шестидесятых. Лишь недавно картина вышла в прокат, и поневоле задаешься вопросом: что же тогда, на излете оттепели, заставило высокое начальство положить фильм на полку? Скорее всего безрассудство авторов, посмевших дегероизировать образ, овеянный привычной революционной романтикой, образ женщины-комиссара, оставившей ради справедливости классовых боев новорожденного сына в чужой семье.
Картину обвинили «в нигилистическом восприятии истории», выразили опасение, что она породит «цепную реакцию ассоциаций об истоках некоторых явлений в жизни советского общества».
Так и не разобравшись в свое время с «истоками некоторых явлений», мы тем не менее на каждом шагу сталкиваемся с их последствиями...
Сегодняшний наш опыт горек. Поэтому я думаю, что мрачный драматизм картин, которые привычно называют «чернухой», исчезнет не скоро, ибо долго молчавшему необходимо выговориться.
Фильмы-реквиемы, фильмы-обвинения, фильмы-размышления анализируют наследие предыдущих десятилетий, вскрывают отработанные механизмы того, как, например, дети бараков из года в год пополняют общежития ПТУ и лимитчиков, готовые заложить душу и тело за надежду стать жителем столицы. В картине «Лимита» — новой документальной работе Евгении Головни и Юрия Щекочихина о «подкидышах» Москвы — в галерее обманутых и обманувшихся мелькнет лицо девятнадцатилетней преступницы, жившей в убогом общежитии, вкалывавшей по нескольку смен на комбинате с технологией конца прошлого столетия и... удушившей в туалете новорожденного ребенка.
В таком контексте не так уж непонятно, почему возникли в фильме Карпова два крупных плана: убиенный младенец на столе морга и красивая блондинка с уродливой родинкой на шее, вызванная в следственный изолятор по подозрению в убийстве. Они имеют прямое отношение к кульминационной сцене.
В маленькой грязной комнатенке, рядом со складским помещением, залитым водой из прорвавшихся труб, собрались на некое таинство «дети подполья».
На столе — аквариум. В аквариуме — человечек из пластилина. Вокруг — подростки, положив руки на край стеклянного шара, повторяют за Венькой Рыжик, худенькой, глазастой девочкой, раскачивающейся в трансе, как древняя язычница-шаманка: «Пусть исчезнут из моей речи слова «папа» и «мама». Я истреблю в себе патологическую манию быть удочеренной... Я никогда не буду, как дура, торчать под дверью и ждать...». Один из малышей спросит с тревогой. «Вень, а если ко мне завтра придут?» И тут же, спохватившись, добавит: «Вень, я верю, верю...»
Итак, еще один пророк в своем отечестве, еще одна выношенная, выстраданная вера — вера детей из колбы, провозгласивших отказ от родителей как принцип.
Трагическая обреченность Веньки Рыжик — предтечи новой веры, так же как и ее особенность, осененность подчеркнуты в первом же появлении героини на экране, недаром на плечо Веньки опускается неизвестно откуда взявшийся в темном зале кинотеатра голубь.
Хрупкая девочка со взглядом Горгоны, стреляющая в человека,— и прелестное стройное существо, разглядывающее себя в зеркале. Художница, рисующая себя как красную кошку на фоне синего окна,— и гордая юная женщина, запрещающая себе любить и плакать, словом, гомункулус — рожденный и выросший без любви, тоскующий по любви и ничего в ней не смыслящий.
Лига детей из колбы, вступить в которую Венька призывает второклассников, вовсе не напоминает баловство или милую игру наподобие игр тимуровской команды. Мы уже видели эти опасные игры нового времени в фильме «Плюмбум...». И милый мальчик Руслан Чутко из симпатичной семьи интеллигентов - шестидесятников — порождение и продолжение того же мира, мира, где забыты древние заповеди: не убий, не укради, не лжесвидетельствуй, возлюби ближнего своего... Страсть к разрушению и садомазохистские наклонности героев сказываются в метаниях между кротким, ангельским повиновением и мстительной яростью.
Венька Рыжик и Руслан Чутко — звено в той «цепи некоторых явлений в жизни советского общества», о которых ранее говорить было не принято. Эти дети — прямое следствие паралича духовной жизни минувшего двадцатилетия, что повлекло за собой воцарившиеся в обществе неразберихи внутренних установок. Отсюда — разгул прорвавшихся теперь наружу тлеющих инстинктов, ранее порабощенных и попранных человеческих страстей.
Дети в «Гомункулусе», так же, как и Плюмбум, Железная Кнопка из «Чучела», маленькая гимнастка из фильма И. Фридберга «Куколка»,— это жертвы расколотого сознания. Они несчастны, одиноки и ущербны. Горячка Вени Рыжик не случайный. а закономерный сюжетный поворот. Гибель ребенка в наших картинах — явление характерное. Однако взрослое общество, разучившееся рефлексировать, по-прежнему себя считает вправе учить — калеча и воспитывать — унижая.
Фильм «Гомункулус», резкий по монтажу, образам, идеям, наверное, у некоторых вызовет раздражение и даже активное неприятие. Кто-то после просмотра пожмет плечами по поводу «доморощенного фрейдизма» (простите, а где его взять — недоморощенный?). Кто-то скажет, что плохо играют дети (хотя я считаю главной удачей картины актерскую работу Олеси Янушкевич, сыгравшей Веню Рыжик). Все это на первый беглый взгляд: ведь боль, как ценностная интонация, пронизывающая фильм и придающая ему цельность,— это боль авторов и наша с вами боль.