Белый дворец Брестской крепости

Конечно, я не упустил возможности познакомиться с ним. Повторяю, снаружи повреждение стен было незначительным. Мы поднялись по ступеням довольно высокого бетонного крыльца, так как у дворца был высокий фундамент. Через дверной проём мы попали внутрь коробки здания. Проёмы окон в почти метровой толщины стенах не были повреждены. По всему было видно, что дворец сгорел, выгорел. Почти до уровня окон первого этажа все было завалено обгоревшим проволочным железом и балками. Это нагромождение было результатом пожара, при котором обрушились кровля и межэтажные перекрытия. Справа от входа на второй этаж вела бетонная лестница, примыкавшая к стене. Она заканчивалась небольшой площадкой на уровневторого этажа. С неё мы могли осмотреть всю внутреннюю панораму дворца.

Изнутрина стенах Белого дворца кое-где сохранилась штукатурка. На ней и на обнажившейся кирпичной кладке массивных стен не было никаких внешних повреждений. Из всех разрушенных зданий цитадели Белый дворец был наименее повреждённым, несмотря на то, что вокруг него падали и рвались разрушительные снаряды тяжёлой немецкой артиллерии, в том числе 600-мм осадных мортир «Тор» и «Один». Воронки после разрыва их снарядов были глубиной в 3м, достигая 15м ширины.Немцы выстрелилипо крепости, в основном по цитадели, несколько десятков таких снарядов. Но мы в 1944-45 г.г. не увидели ни одной ни большой, ни малой воронки. В июле 1941 года немцы часть из них превратили в братские могилы павших защитников и сравняли их с землёй, которая до сих пор хранит в тайне их покой.

К середине августа 1945 года мы прекратили походы в крепость из-за лишения всяких надежд на наш благополучный симбиоз с военными, которые всё основательнее осваивали территорию крепости. В конце июля 1945 года на участке между нынешней дорогой «Звезда- мост» и нашей северо-западной потерной на территории бывших спортивных площадок довоенной крепости военные оборудовали учебный полигон. Вылезая из потерны, мы оказывались на линии прицела винтовок солдат, залёгших от нас метрах в 300-х. Наше первое такое появление было встречено длиннейшей и сложнейшей руладой ненормативной лексики, которую нам адресовал командир, проводивший занятия. К нашему счастью, и, разумеется, к своему тоже, он вовремя заметил нас. Мы не стали дожидаться повторного приглашения убраться куда подальше и… убрались.

С той поры прежде, чем выйти из потерны, мы всегда проверяли свободу и безопасность дальнейшего пути. Но уже к середине августа нам надоело путаться под ногами военных. Это всё возрастающее чувство было обоюдным, и мы с миром разошлись, бросая последний взгляд на панораму разрушенных казарм цитадели, церкви, Белого дворца, пройдя, как оказалось, в последний раз под сводами Трёхарочных ворот, без малейшей мысли о том, что очень скоро они исчезнут.

Наверное с августа-сентября 1945 года крепость по всему обводу её главного вала была закрыта для посторонних, как и любой военный городок. Вся территория крепости со всем, что на ней находилось, была в распоряжении её гарнизона и его командования, решавшего «что такое хорошо, и что такое плохо» в крепости для армии, для её службы, для порядка. Лишь в 1956 году часть территории крепости стала доступной для посещения.

Я побывал в крепости в следующий раз почти через полгода после моего последнего визита. В январе 1946 года старшая пионервожатая нашей школы №5 Дормидонтова (имя её я, к сожалению, забыл) на сборе пионерской дружины объявила, что нам оказана высокая честь выступить на шефском концерте 23 февраля (День Красной Армии) в одном из военных подразделений, расположенном в крепости. Эта новость была встречена с энтузиазмом. Выступить перед бойцами Красной Армии было действительно для нас радостным событием, иногда со слезами на глазах. Так, после посещения с шефским концертом раненных в госпитале, который находился в 1944-46 г.г. напротив нашей школы в здании бывшей гимназии, многие из наших девочек разрыдались прямо во время концерта при виде раненных бойцов, ставших инвалидами. Некоторые раненые были всего на два-три года старше моих одноклассников.

Мы почти месяц готовились и репетировали, чтобы не ударить лицом в грязь перед бойцами и командирами. Днём 23-го февраля 1946 года всю нашу делегацию погрузили в санитарную машину и отвезли в крепость. Нас, «артистов», было более двух десятков, и мы довольно плотно утрамбовались в закрытом кузове санитарки, укрывшем нас от холода слякотной февральской погоды с постоянно хлюпающим под ногами талым снегом. Ночью он подмерзал. Из низких плотных туч сыпался новый снег. На короткое время всё белело, создавая иллюзию снежной зимы, которая исчезала с рассветом. Из окон почти ничего не было видно. По тому, что мне удалось увидеть, я догадался, что мы едем по хорошо знакомому мне маршруту: загрузились на улице Баррикадной напротив железнодорожного техникума, далее Пушкинская, 17-го Сентября (Ленина), Каштановая (Героев обороны Брестской крепости) через ныне несуществующий железнодорожный переезд рядом со взорванным (теперь восстановленным) мостом к к Северным воротам крепости, у которых, как и осенью 1944 года, был КПП. Через несколько минут мы были у цели. Ею оказались Холмские ворота. Они не изменились с тех пор, как я видел их в августе 1945 года. Но знакомая панорама цитадели изменилась настолько, что не могла не вызвать вопросов. Возникло ощущение, что чего-то знакомого, привычного для визуального впечатления не хватает. Я не увидел ни Белого дворца, ни Трёхарочных ворот. Это было, ещё раз подчёркиваю, 23 февраля 1946 года. Они исчезли значительно раньше, судя по ответу сопровождавшего нас офицера. На мой вопрос: «Куда исчезли ворота и дворец?» ответ был прост и спокоен в железной убеждённости правоты свершившегося деяния: «Казарму нужно было отремонтировать для квартирования в ней воинской части по месту её постоянного пребывания. Для восстановления казармы мы использовали кирпич разобранного для этой цели Белого дворца. Трёхарочные ворота затрудняли проезд военной техники». Нам на ту пору всё было понятно. Обеспечить хорошим, тёплым жильём в зимнее время красноармейцев — святое дело, а всё, что мешает боеготовности армии, особенно её движению по приказу, должно быть незамедлительно устранено. За словом приказа последовало выполненное дело. Так исчезли навсегда два самых значительных из уцелевших объектов цитадели.

Многие экскурсоводы по крепости не знают дату исчезновения Белого дворца, поэтому они её и не называют, удовлетворяя себя и слушающих неопределённым временем: «После войны (!), Белый дворец разобрали (кто?) на кирпичи, чтобы восстановить город». Ни в 1944-45 г.г., ни в 1946 году, даже в 1947 году никаких строительных работ по возведению жилого фонда не велось. Для поддающихся ремонту жилых и хозяйственных помещений использовался кирпич разрушенных зданий на улицах города. Его добывали на воскресниках жители города, а также команды немецких военнопленных, разбиравших разрушенные дома, которых хватало на улицах города. Дома пока только латали, одновременно готовя площадки под будущие новое строительство, которое началось в 1947- 48 годах при острейшем дефицитестройматериалов, в первую очередь кирпича.

Фундамент Белого дворца изначально был высоким, об этом свидетельствовала и высота бетонного крыльца, по которому мы поднимались, чтобы попасть внутрь здания. При разборке его почти не тронули. Он остался таким же высоким все последующие годы. Посетители, в их числе и я, с трудом могли увидеть, что скрывают руины.

Около фундамента произошла моя первая встреча с музейным экскурсоводом. Первая, случайная, взаимно неприятная. Экскурсовод, довольно молодая, бойко рассказывала внимательно слушавшим её экскурсантам о Белом дворце. Случайно долетевшая до моих ушейфразазаставила меня остановиться: «Белый дворец был до основания разрушен немцами во время боёв с его защитниками в июне 1941 года». Когда она закончила тираду, я сказал ей, наивно полагая, что она ошибается, что ещё летом 1945 годаздание Белого дворца, хотя и повреждённое, стояло на своём месте, что я не раз бывал внутри дворца и поднимался по его лестнице на второй этаж, экскурсанты после этого стали слушать меня.

Ответом экскурсовода был изданный ею крик, похожий на боевой клич индейцев, даже ещё более сильный, чем крик нашей теннисистски Азаренко, издаваемый ею во время игры: «Товарищ милиционер, мне мешают проводить экскурсию!» Милиционер, если бытаковой находился в любой самой далёкой от неё точке цитадели, непременно бы услышал крик гида, но к моему счастью служителя правопорядка на месте не оказалось. Я ушёл из-за полнейшей бессмысленности продолжения разговора.С тех пор я избегаю встреч с гидами, обхожу их стороной при случайных встречах с ними на улицах города илив крепости. Многое, о чём они вдохновенно рассказывают, вызывает сочувствие к их доверчивым слушателям, но ещё более сильное разочарование вызывает то, о чём они вообще умалчивают.

К середине 50х годов армия ушла из крепости, освободив от своего постоя центральный остров, восточнуюи северо-восточную часть Северного острова. Старый глухой деревянный забор от Северных ворот до центрального острова разделил территорию крепости на доступную для жителей города часть и недоступную. Организованный музей Обороны постепенно начал осваивать только цитадель.

В бывших военных гаражах, на Восточном форту разместились гражданские автохозяйства. Они находились там много лет, когда уже заработал Музей, привлекая к себе растущее число посетителей со всей страны. Вечерами музейная территория пустела, превращаясь в зону тишины и покоя. Подросшие ели, высаженные в большом количестве на пустовавшей теперь покрытой травами земле, делали это место ещё одним парком — парком умиротворяющей тишины, «душевной терапии», приходившей на смену дневному шуму.

Белый дворец появился во второй половине 18 века на месте церкви Св.апостолов Петра и Павла, которая принадлежала основанному в 1629 году базилианскому монастырю униатского ордена Св.Василия. На месте разрушенного Белого дворца остались руины фундамента храма с подвальными помещениями.

brestmemory.com