«Моего Бреста больше нет…»

«Памятную табличку родственникам установил. Моя миссия выполнена. Можно и умирать, -улыбаясь произносит седовласый старик, – отцовского дома нет, да и город уже не тот. Нет больше моего Бреста. А значит и мне пора…»


По католическому некрополю, вчитываясь в надписи на памятниках, неспешно идет неприметный старичок. Когда-то здесь была похоронена его семья, но в годы оккупации, когда часть кладбища ликвидировали, 12-летний мальчишка с разрешения властей вместе с отцом перезахоронили останки своих родных в другом месте. Когда спустя полвека ему довелось вернуться в город своего детства, оказалось, что и этих могил уже нет. В память о родственниках он установил на ограде кладбища гранитную табличку.




Родился я в 1928 году, в Бресте-над-Бугом. Наш дом находился на улице Фортечной, - начинает свой рассказ пан Витольд, - она и сейчас так называется. В то время это была окраина города. Мой отец работал на железной дороге кондуктором, и участок на строительство был получен именно благодаря этому. Тогда всех служащих P.K.P. селили, в основном, вдоль жд. путей.

Семилетняя школа №9, в которой я учился, располагалась неподалёку. Это было деревянное двухэтажное здание (cовременный адрес ул. Фортечная, 44), cейчас оно уже не существует. Что характерно, власть менялась, а занятия продолжались. Школа была открыта даже во время оккупации. Я, например, с отличием закончил 1942-1943 учебный год.

Неподалеку от нашего дома было два старых форта, II и IX. В форте II у польских военных располагалось стрельбище, а на IX - гарнизонный стратегический запасник сена. Его потом во время оккупации партизаны подожгли. Выстрелили зажигательным патроном. Полыхало очень долго.

Хорошо запомнилось, как еще до войны на привокзальную площадь каждое воскресенье приезжала полевая кухня 82-го пехотного полка Войска Польского (их казармы располагались рядом (Северный городок)), и детей-сирот угощали вкусным обедом. Никогда не забуду, какой манящий запах разносился от этой еды, ммм… каша с подливой и копченой колбасой. Отец строго запрещал угощаться, ведь это предназначалось исключительно сиротам.

Когда в 1939 году началась война, и после немцев в Брест пришли Советы, многие успели покинуть город и перебраться к родне или просто на постоянное место жительства в Польшу. Мы оставались жить в своем доме, в Бресте. В пустующие дома по нашей улице стали заселяться восточники - семьи красных командиров. Я тогда по-русски не говорил и понимал плохо, а мальчишка Алёша, с которым я подружился, был из семьи военного, он по-польски ничего не понимал. (Смеется) Но как-то мы с ним поладили и находили общий язык. Я от него учился, а он от меня. Взрослые с восточниками не общались практически, да и меня упрекали, что я с пацаном русским связался.

Зима, помню, холод страшный, дров нет для отопления. Отец кое-как раздобыл уголь на железной дороге. Все дрова в основном шли на нужды Красной Армии, потом – восточникам, а уже нам в последнюю очередь. Купить или выменять тоже негде было. Ходили в лес и собирали хворост. Рубить нельзя было, если поймают за этим делом, могли в тюрьму посадить. Припоминается случай: едет по нашей улице обоз с дровами, мы подбежали и по-русски просим: «Дядя, дай полено!», тот за ружье и как рявкнет на нас… Мы в сторону. Стоим, смотрим ему в след. Тот проехал немного, посмотрел по сторонам, нет никого, ногой охапку дров скинул с подводы и поехал себе дальше.

Перед началом войны, вечером 21 июня, почти стемнело уже, возле нашего дома увидели с моим другом странных людей. Дом наш на окраине города стоял, и как раз вдоль жд полотна проходила телеграфная линия. Мы сначала подумали, рабочие-путейцы чинят что-то. Потом смотрим, одеты странно. Черные комбинезоны, на голову натянуты капюшоны, лица сажей измазаны. Один полез на телеграфный столб, а второй внизу остался. Проходим мимо них, а тот, что внизу был, палец к губам приложил, показывает «тихо» и машет рукой, чтобы мы проваливали. Смотрим, а этот на столбе линию передачи обрезает. Я к отцу прибегаю, бужу его и говорю, дескать, там провода режут, но он даже смотреть не пошел, все понял сразу, и когда утром громыхать начало, стало ясно, что это не гроза. Тогда только глупец не понимал, что вот-вот немцы пойдут.

Через некоторое время на нашей улице показались несколько небольших советских танкеток. Вышел взволнованный офицер с картой в руках, спросил у отца, это ли дорога на Жабинку, и колонна тут же уехала. А уже буквально через несколько дней возле нашего дома немцы установили зенитное орудие, окопали его, замаскировали, и до 1944 года квартировались в пристройке нашего дома. У них здесь был пост противовоздушной обороны. В основном, это были молодые ребята. Вели себя нормально.


В 1943 году, я окончил школу и устроился работать грузчиком на железную дорогу. Наша работа заключалась в том, что мы ежедневно перегружали имущество из вагонов в грузовые машины, потом отвозили все это на выгрузку в Брестскую крепость. Вся крепость была одним большим складом. Все погреба и казематы были набиты под завязку имуществом. Это был один огромный тыловой склад. Работы у нас было много. Естественно, за нее мне регулярно платили. А однажды даже премировали и вручили новый велосипед. Представь себе, в 14 лет я сам заработал на новый велосипед!


Когда в мае 1943 года случился первый советский авианалёт на Брест, несколько бомб упало на Граевку, в том числе и возле нашего дома. Люди прятались в земляных погребах или ледниках. Загорелся соседний дом, огонь подходил к погребу, в котором прятались люди. Так вот один немецкий солдат увидел это, выбежал из укрытия, кое-как сбил огонь у входа в погреб и стал выводить и выносить оттуда людей. У него волосы обгорели, он получил ожоги, но вывел из этого погреба 12 человек, которые уже угаром надышались и могли там погибнуть. Кстати, дом не потушили, он сгорел, а с ним и этот погреб. Погибли бы они там, сомнений нет.

Во время этого советского налёта был убит наш родственник. Он, как и отец работал на железной дороге, и во время налёта спрятался с другими работниками депо в одной из паровозных ям. Бомба угодила прямо туда… Погиб наш родственник и все остальные, кто был в той яме. Приезжала потом комиссия, расследование проводили, осматривали воронки, измеряли их, фотографировали, показания у местных брали.

После этого мы начали между вторым и девятым фортом, в поле, окопы рыть. Копали их все, кто жил рядом, чтобы при случае иметь место, где можно спрятаться от последующих налётов советской авиации».

Я задал пану Витольду вопрос:
- Вы жили недалеко от форта II, знаете ли о том, что на территории форта, во время оккупации проводились массовые расстрелы мирных жителей?

Мой собеседник ответил однозначно:
- Пан Олег, не было там расстрелов. На втором форту мы всегда пасли коз! И если бы что-то там происходило, уж мы бы, местные, знали об этом точно.

В 1944 году авианалёты на Брест повторились. Приближался фронт. Люди собирали свои вещи и уезжали за Буг. Мало кто хотел снова встретиться с Советами. И вот, когда мой отец увидел, что окопы, которые мы рыли, пошли занимать вооруженные солдаты и подтянули туда артиллерию, мы тоже оперативно стали паковать вещи. И уже на следующий день сели в военный эшелон и уехали в Варшаву к родне. Алёша, мой русский друг, поехал с нами, его родители погибли еще в первый день войны. У него, оказывается, в Советском Союзе жила родная тётя и она его искала после войны. И что ты думаешь, они нашлись! Он не хотел уезжать, уже отлично говорил по-польски, но приехали «чекисты» и забрали его.


Улица Фортечная, Витольд Барилевский на месте, где находился дом его семьи.

-Podoba się panu miasto dziś?
- Да, современный, красивый, уютный и как всегда чистый город. Но это уже не мой Брест. Я его практически не узнаю.

Прогуливаясь по центру Бреста, мы долго беседовали с паном Витольдом. Съездили на улицу Фортечную, где раньше был дом его семьи, пообедали и выпили по чарке шнапса в трактире парка, прошлись до его отеля, попрощались, оставшись, я надеюсь, друзьями, и с надеждой когда-нибудь увидеться в Бресте еще раз.